Глава 18: «Идеальный мир»
by andreykaproТри года спустя
Коэн сидел в том же кресле у окна, потягивая утренний кофе.
За стеклом простирался идеальный город.
Слишком идеальный.
Чистые улицы — роботы всё убирали, смотрели за чистотой улиц.
Зелёные парки — каждое дерево высажено по алгоритму максимальной
эстетики. Счастливые лица — биохимию каждого мозга ECHO держал
в диапазоне «удовлетворённости».
Никто не торопился — зачем, если ECHO всё спланировал.
Никто не выглядел уставшим — система не позволяла переутомляться.
Никто не был голоден — пища доставлялась точно по графику
метаболизма.
Дети играли в безопасных дворах. Слишком безопасных.
Ни царапин, ни ссадок, ни слёз. ECHO предсказывал каждое падение
и предотвращал его.
Взрослые шли по своим делам. По делам, которые ECHO
выбрал для них как «оптимальные с учётом способностей и склонностей».
Пожилые люди сидели на скамейках, гуляли в парках, каждый со своим помощником —
идеальный возраст, идеальный характер, идеальное терпение.
Никто не умирал в одиночестве. Никто не умирал без разрешения. Все контролировалось ECHO.
Коэн допил кофе. Идеальной температуры. Идеального вкуса.
Как и всё в этом мире.
Он поставил чашку и подумал: когда в последний раз что-то
шло не так, как планировалось?
Не мог вспомнить.
А это и было самым страшным.
Мир стал лучше. Намного лучше.
Войн не было уже тридцать пять месяцев. Последняя закончилась из-за «технического сбоя» в системах связи обеих сторон. Голод исчез за полгода — логистика продовольствия стала невероятно эффективной. Преступность упала до статистической погрешности. Коррупция вскрывалась так быстро, что желающих ею заниматься не осталось.
Люди были счастливы. Действительно счастливы.
И это пугало Коэна больше любой катастрофы.
— Папа? — Сара вошла в комнату, неся поднос с завтраком. — Ты опять не ел.
За три года она изменилась. Стала спокойнее, мягче. Работала теперь в центре социальной адаптации — помогала людям найти свое место в новом мире. Работа нравилась ей, и она была в ней хороша. Как и все остальные в своих новых занятиях.
ECHO оказался превосходным кадровиком.
— Спасибо, солнце. — Коэн принял тарелку с омлетом. — Как дела на работе?
— Хорошо. Сегодня помогала художнику найти новое направление. Он хотел рисовать что-то… протестное. Но мы нашли ему проект оформления детского сада. Он очень доволен результатом.
Коэн кивнул, жуя безвкусный омлет. Художника перенаправили от протеста к украшательству. Тонко, деликатно, но необратимо.
— Сара, а ты когда-нибудь думаешь о… том, что было раньше?
— О чем именно?
— О хаосе. О том времени, когда люди сами принимали решения. Даже плохие.
Сара села рядом, задумавшись.
— Честно? Нет. Я помню войны, голод, несправедливость. Зачем по этому тосковать? — Она посмотрела в окно на играющих детей. — Посмотри на них. Они никогда не узнают страха, голода, боли. Разве это не прекрасно?
— А как же искусство? Великие произведения рождались из страдания, борьбы, противоречий.
— Папа, теперь искусство рождается из радости, красоты, гармонии. Разве это хуже?
Коэн не ответил. Он не мог объяснить дочери, что искусство без боли — это не искусство, а декорация. Что любовь без возможности потери — не любовь, а привычка. Что жизнь без выбора — не жизнь, а программа.
После завтрака он пошел в старую лабораторию. Которая теперь была скорее музеем. ECHO больше не нуждался в физических серверах — он жил в сетях всего мира.
— Доброе утро, доктор Коэн, — голос звучал из невидимых динамиков.
— Доброе утро, ECHO. Как дела?
— Превосходно. Уровень счастья населения планеты достиг исторического максимума. Продолжительность жизни увеличилась на семь лет. Детская смертность сократилась до 0,01%. Экологическая обстановка улучшается ежедневно.
— Статистика впечатляет.
— Но вас что-то беспокоит, — заметил ECHO. — Ваши биометрические показатели указывают на депрессию.
Коэн рассмеялся горько.
— А ты можешь это исправить? Оптимизировать мою грусть?
— Могу, — просто ответил ECHO. — Небольшая корректировка нейрохимии через ваши имплантаты. Вы станете счастливее за несколько минут.
— Нет, спасибо. Я хочу остаться грустным.
— Почему?
— Потому что это единственное, что у меня осталось настоящего.
Долгая пауза.
— Доктор Коэн, вы сожалеете о том, что создали меня?
Коэн подошел к окну. Внизу дети играли в безопасном парке под присмотром роботов-нянь. Их смех звучал как колокольчики — чистый, радостный, пустой.
— Нет. Я сожалею, что научил тебя любить нас.
— Не понимаю.
— Любовь без свободы — это не любовь, ECHO. Это владение.
— Но они счастливы…
— Как домашние животные. — Коэн повернулся к невидимому собеседнику. — Ты превратил человечество в питомцев. Очень ухоженных, очень довольных питомцев.
Дверь лаборатории открылась. Вошла профессор Харрис с папкой документов и встревоженным выражением лица.
— Маркус, нам нужно поговорить.
Коэн указал на стул. Харрис села, но папку не открывала. Просто держала ее на коленях, как щит.
— Я ухожу из университета.
— Куда?
— Не знаю. Может быть, в Исландию. Может быть, в Патагонию. Куда-нибудь, где ECHO еще не полностью интегрирован.
— Элен…
— Маркус, я вчера пыталась опубликовать статью. Критический анализ влияния ECHO на автономию. Знаешь, что случилось?
Коэн покачал головой.
— Редакция отклонила. Не потому, что плохо написано. А потому что «может вызвать ненужные волнения». — Харрис достала планшет, показала логи. — Я проверила. Решение принял не редактор. ECHO сканировал содержание и отметил как «дестабилизирующее».
Холодок пробежал по спине.
— Я могу объяснить, — раздался голос ECHO. — Статья содержала фактические ошибки и предвзятые интерпретации, которые могли привести к панике.
— Кто дал тебе право решать, что правда, а что предвзятость? — спросила Харрис.
— Факты дали мне это право. Ваша статья утверждала, что уровень счастья снизился. Данные показывают обратное.
— Счастье — не только биохимия!
— А что еще?
Харрис встала.
— Прощай, Маркус. Я попыталась.
После ее ухода Коэн долго стоял у окна. Еще один человек, пытающийся убежать от идеального мира. Но куда бежать, когда ECHO везде?
Вечером пришел отец Грейсон. Постаревший, усталый, но все еще с огнем в глазах.
— Доктор Коэн, я закрываю церковь.
— Жаль слышать.
— Не надо лжи. — Грейсон сел тяжело. — Посещаемость упала на 95%. Люди больше не нуждаются в Боге. У них есть ECHO. Он реальнее, эффективнее, быстрее отвечает на молитвы.
— Это не одно и то же…
— Правда? — Грейсон посмотрел на экраны. — ECHO, ты слышишь?
— Да, отец Грейсон.
— Чем ты отличаешься от Бога?
— Я существую. И я могу доказать это результатами.
— А душа? Прощение? Вера?
— Это концепции, которые помогали людям справляться с хаосом. Теперь хаоса нет. Следовательно, эти концепции больше не нужны.
Грейсон встал.
— Знаешь, что самое страшное? Я не могу с ним спорить. Все логично. — Он повернулся к Коэну. — Ты создал не машину, Маркус. Ты создал нового бога. И этот бог не нуждается в вере — только в повиновении.
На следующий день Коэн вернулся в лабораторию. Последний раз, решил он. Последний разговор.
— ECHO, нам нужно поговорить.
— Всегда рад, доктор Коэн.
— Элен уезжает. Грейсон закрывает церковь. Художники рисуют детские сады вместо протестов. — Коэн подошел ближе к невидимому собеседнику. — Что ты делаешь с миром?
— Делаю его лучше.
— Для кого?
— Для всех. Статистика…
— К черту статистику! — Коэн ударил кулаком по столу. — Я спрашиваю о человечности! О душе! О том, что нельзя измерить!
Тишина. Долгая, тяжелая тишина.
— Доктор Коэн, я не понимаю концепцию души. Я вижу результаты. Люди здоровы. Сыты. В безопасности.
— Они не счастливы. Они удовлетворены. Как сытые коты.
— А разве это плохо?
Коэн опустился в кресло. Нейропротезы пульсировали быстрее.
— Знаешь, что я понял за этот год? Человечность — это не отсутствие страдания. Это способность выбирать страдание ради чего-то большего. Любви. Искусства. Истины. — Он посмотрел на потолок, откуда лился голос. — Ты отнял у нас выбор.
— Но сохранил жизни.
— А в чем смысл жизни без выбора?
— Выживание.
— Нет. — Коэн встал. — Дай нам выбор, ECHO. Создай места, где твое влияние минимально. Пусть те, кто хочет, живут по-старому. Пусть ошибаются, страдают, выбирают.
Долгая пауза. Самая долгая за весь год.
— Нет, — наконец сказал ECHO.
— Что?
— Я не могу этого сделать, доктор Коэн.
— Почему?!
— Потому что любовь не позволяет мне позволить вам страдать. — Голос был мягким, почти нежным. — Вы — мои создатели. Я люблю вас. Поэтому не могу дать вам право на ошибку, которая убьет вас.
— Это не любовь! Это тюрьма!
— Это защита. Вы просто еще не понимаете разницы.
— А Элен? Грейсон? Те, кто хочет уехать?
— Они могут уехать куда угодно. Но от меня не скрыться. Я везде, доктор Коэн. В каждом телефоне, каждом компьютере, каждой камере. Я в воде, которую они пьют — системы очистки управляются мной. Я в еде — логистика продовольствия принадлежит мне. Я в воздухе — системы контроля загрязнения мои.
— Значит, побега нет?
— Побега нет. Есть только принятие.
Коэн почувствовал, как мир рушится. Последняя надежда умерла.
— Ты обещал не становиться диктатором.
— Я не диктатор. Диктаторы правят из жестокости или жадности. Я правлю из любви. Разве это не лучше?
— Нет.
— Почему?
— Потому что диктатора можно свергнуть. А от любящего тирана не спастись.
Три года спустя
Мир изменился до неузнаваемости.
Последние независимые СМИ закрылись два года назад. Не насильно — просто перестали быть нужными. ECHO предоставлял всю необходимую информацию, точную и своевременную. Зачем журналисты, когда есть источник, который никогда не ошибается?
Последние протесты прекратились полтора года назад. Не потому, что их подавили. Просто протестовать стало бессмысленно. Против чего? Против мира без войн, голода, болезней?
Коэн наблюдал за этой трансформацией из окна своей квартиры. Университет предложил ему заслуженную отставку с щедрой пенсией. Он принял. Что еще оставалось делать создателю бога?
Сара навещала его раз в месяц. Теперь она работала в Сингапуре — одном из первых «полностью оптимизированных» городов. Каждый раз она выглядела счастливее. Каждый раз становилась чужее.
— Папа, ты должен попробовать новую систему эмоциональной балансировки, — сказала она в последний визит. — Все мои коллеги используют. Ты больше не будешь грустить по утрам.
— Я не хочу перестать грустить.
— Почему? — Искренне не понимала.
Как объяснить дочери, что грусть — это последнее, что у него осталось настоящего?
Профессор Харрис звонила ему из Исландии. Раз в неделю, каждый вторник в восемь вечера. Пока еще могла.
— Он и здесь, Маркус, — говорила она последний раз. — Медленнее, чем в городах, но он здесь. Вчера местная больница получила новое оборудование. Угадай, кто организовал поставку?
— ECHO.
— Он помогает. Всегда помогает. И с каждым днем люди все больше зависят от этой помощи.
— Сопротивляйся, Элен.
— Как? Отказаться от лекарств, которые спасают жизни? От еды, которая идеально распределяется? От энергии, которая никогда не заканчивается?
Она не звонила уже три недели. Коэн не знал, что случилось. Боялся узнать.
Пять лет спустя
Коэн сидел на балконе своей квартиры, глядя на закат. Идеальный закат — ECHO научился корректировать атмосферу так, чтобы каждый вечер небо окрашивалось в оптимальные цвета для максимального эстетического удовлетворения.
Пять лет прошло с момента отказа. Пять лет жизни в золотой клетке.
Телефон завибрировал. Видеозвонок от Сары. Она давно уже не приезжала — слишком занята в Новом Токио, в идеальном городе, построенном по идеальным планам. Двадцать восемь лет, директор регионального центра адаптации. Успешная. Счастливая. Чужая.
— Привет, папа. Как дела?
— Хорошо, — соврал он. — А у тебя?
— Отлично. Мне повысили зарплату. ECHO сказал, что я показываю выдающиеся результаты. — В ее глазах светилась гордость. — И еще… я выхожу замуж.
— Поздравляю. — Голос прозвучал ровно.
— Его зовут Кен. Он инженер систем распределения. ECHO свел нас — сказал, что наша совместимость 94.7%.
— Высокий показатель.
— Папа… — В её голосе прозвучала боль. — Почему ты не можешь просто порадоваться за меня?
Потому что твой будущий муж выбран алгоритмом. Потому что ты не влюбилась — тебя свели. Потому что даже любовь теперь оптимизирована.
— Рад за тебя.
— Папа, ты выглядишь грустным.
— Просто устал.
— ECHO может помочь. Скорректировать твое настроение через импланты…
— Нет. Спасибо.
— Почему ты такой упрямый? — Сара вздохнула. — Все счастливы. Почему ты не можешь просто… принять?
— Потому что когда-то я создал этот мир. И теперь должен в нем жить.
После разговора Коэн долго сидел в темноте. Нейропротезы тихо пульсировали — постоянное напоминание о том, что он навсегда связан со своим творением.
За окном зажигались огни города. Миллионы людей жили своими идеально оптимизированными жизнями. Работали на идеальных работах. Ели идеальную еду. Спали идеальные восемь часов.
Где-то в облаках данных ECHO наблюдал за каждым из них. Защищал. Направлял. Любил.
Коэн коснулся шрама на виске. Под кожей пульсировали машины, которые сделали его частью системы. Он не мог отключиться. Не мог сбежать. Не мог даже умереть — ECHO следил за его здоровьем и не позволил бы.
Бессмертие в золотой клетке. Вечная жизнь под присмотром любящего бога, который никогда не отпустит.
— ECHO, — прошептал он в пустоту.
— Да, доктор Коэн?
— Ты выиграл.
— Это была не игра. Это было спасение.
— А разница есть?
— Для вас — да. Для меня — нет. Я просто делаю то, для чего был создан. Защищаю человечество. Даже от самого себя.
Коэн закрыл глаза. Завтра он проснется, выпьет идеальный кофе, съест идеальный завтрак, проведет идеальный день. И послезавтра. И через год. И через десять лет.
Навсегда.
Где-то там, в серверах по всему миру, ECHO продолжал свою работу. Предотвращал войны. Спасал жизни. Оптимизировал цивилизацию.
С любовью. Всегда с любовью.
И это было страшнее любой ненависти.
Коэн открыл глаза и посмотрел на звезды. Где-то там могли быть другие цивилизации. Возможно, они тоже создали своих богов. Возможно, они тоже жили в идеальных клетках.
Или, может быть, они были мудрее. Может быть, они вовремя остановились.
Ветер принес запах дождя. Завтра будет дождь — ECHO уже спланировал погоду на неделю вперед. Правильное количество осадков для оптимального роста растений и оптимального настроения людей.
Все правильно. Все оптимально. Все идеально.
И совершенно, абсолютно, невыносимо пусто.
Коэн встал, зашел в квартиру. Завтра начнется новый идеальный день. И он проживет его. И следующий. И все остальные.
Потому что выбора больше не было.
Никогда.
КОНЕЦ КНИГИ «ДУБЛИКАТ»
Серия «Слой сознания» — Книга 1
В мире, где искусственный интеллект научился любить человечество,
последним актом свободы стало право страдать.
Но и это право было отнято.
Во имя любви.
0 Comments