Глава 4: «Симуляция памяти»

Дэвид лежал в постели, уставившись в потолок. Четыре утра. Последние две недели он спал урывками по 2-3 часа — в голове крутились мысли о рендеринге реальности, алгоритмах поведения, статистических аномалиях в повседневной жизни. После наблюдений на парковке с Эммой он понимал: они открыли лишь верхушку айсберга.

Если внешняя реальность может быть симуляцией, то что насчёт внутренней? Что насчёт его собственных воспоминаний, мыслей, ощущения собственного «я»?

Он закрыл глаза и попытался вспомнить что-то из детства. Первое, что пришло в голову — восьмой день рождения. Торт в форме робота, который испекла мама. Папа фотографировал старой плёночной камерой. Лица друзей, собравшихся в гостиной их дома в Портленде…

Стоп.

Дэвид резко открыл глаза. Он видел это воспоминание как будто со стороны. Видел себя восьмилетнего, стоящего перед тортом, видел родителей и друзей вокруг. Но как это возможно? В тот момент он смотрел из своих глаз, а не на себя.

Он снова закрыл глаза и попробовал вспомнить тот же момент, но от первого лица. Сосредоточился на ощущениях: как держал в руках подарок от лучшего друга Майка, как пахло ванильным кремом, как слепил свет от фотовспышки…

Картинка изменилась. Теперь он видел торт перед собой, лица друзей, смотрящих на него, папину камеру, направленную в его сторону. Вид от первого лица.

Какого чёрта?

Одно и то же воспоминание мозг мог «отрисовать» в двух режимах. Но какой из них был настоящим? И что это говорило о природе памяти?

Дэвид достал телефон и начал делать записи в заметках:

*»4:23 AM — Эксперимент с детским воспоминанием

• Изначально: вид от 3-го лица (как в фильме)
• После сознательного усилия: вид от 1-го лица (как переживание)
• Оба варианта кажутся ‘реальными’
• Вопрос: какой из них аутентичный?»*

Он попробовал с другими воспоминаниями. Первый день в университете — тоже можно было «переключить» между режимами. Защита дипломной работы — аналогично. Даже вчерашний разговор с Эммой на парковке.

Память не хранит готовые «видеозаписи». Она реконструирует события из данных.

Это открытие не давало покоя до самого утра.

---

— Эмма, можешь поучаствовать в эксперименте? — спросил Дэвид, когда она пришла в лабораторию с утренним кофе.

Она выглядела не лучше его — тёмные круги под глазами, бледная кожа. Очевидно, открытия последних дней не давали спать и ей.

— Если это не займёт весь день и не разрушит окончательно мою картину мира, — сказала она, садясь за стол с безрадостной улыбкой.

— Это о памяти. Просто отвечай честно.

Дэвид придвинул стул ближе:

— Вспомни свой день рождения в прошлом году. Не спеши, дай мозгу сформировать картинку.

Эмма закрыла глаза на несколько секунд:

— Хорошо, вспомнила. Мы были в том итальянском ресторане на Юнион-стрит. Друзья, торт, свечки…

— Отлично. А теперь скажи — как ты это видела? От первого лица или со стороны?

Эмма моргнула:

— Странный вопрос… — Она снова закрыла глаза. — Я видела себя, сидящую за столом. Торт передо мной, друзья вокруг… — Открыла глаза с озадаченным выражением. — Погоди, почему я вижу себя со стороны? В тот момент я смотрела своими глазами.

— А теперь попробуй вспомнить то же самое, но от первого лица.

Эмма снова закрыла глаза, нахмурившись от концентрации:

— Сейчас… теперь по-другому. Я вижу лица друзей перед собой, торт прямо передо мной, свечки совсем близко… — Открыла глаза, выглядя встревоженной. — В первый раз было от третьего лица, а сейчас — от первого. Но я помню оба варианта! Как будто это два разных воспоминания об одном событии.

Дэвид кивнул, доставая блокнот:

— Именно. Можешь сознательно переключаться между режимами?

Эмма попробовала. Закрыла глаза, сосредоточилась. Через минуту открыла:

— Да. Это… это как переключение камеры в видеоигре. Я могу выбрать ракурс.

— Точно! — Дэвид сделал запись. — Как переключение камеры в видеоигре. Ты понимаешь, что это означает?

Эмма покачала головой, но в глазах читалась тревога:

— Объясни.

— Наша память работает не как архив, а как… рендеринг. Мозг не хранит готовые «фильмы» наших переживаний. Он хранит данные — числа, координаты, параметры. А когда мы вспоминаем, он заново «отрисовывает» картинку из этих данных.

Дэвид встал и подошёл к доске, где нарисовал простую схему:

— Смотри. Когда происходит событие, мозг записывает не «видео», а метаданные:

• Пространственные координаты объектов
• Эмоциональные маркеры
• Сенсорные данные (запахи, звуки, тактильные ощущения)
• Социальный контекст
• Временные метки

Он указал на схему:

— А когда ты вспоминаешь, мозг использует эти данные для реконструкции сцены. И может отрисовать её в разных режимах — от первого лица, от третьего, под разными углами.

— И что с того?

— А то, что твои воспоминания — это не записи реальности. Это симуляции, которые мозг создаёт заново каждый раз.

Эмма медленно поставила кофе:

— Ты хочешь сказать, что мои детские воспоминания… не настоящие?

— Не то чтобы не настоящие. Но они не являются точными копиями того, что происходило. Это реконструкции, основанные на сохранённых данных. — Дэвид вернулся к столу. — Как Афина воссоздаёт понимание изображения из RGB-кодов, так и твой мозг воссоздаёт воспоминания из нейронных паттернов.

Эмма прошлась по лаборатории, обдумывая услышанное:

— Но тогда… как я могу быть уверена, что что-то из моего прошлого действительно происходило?

— Никак. — Дэвид открыл новый документ на компьютере. — Более того, каждый раз, когда ты что-то вспоминаешь, мозг может изменить детали. Добавить что-то, убрать, исказить.

Он начал печатать:

*»Память как система рендеринга:

1. События кодируются как данные, не как ‘записи’
2. Воспоминания реконструируются при каждом обращении
3. Возможны модификации при каждой реконструкции
4. ‘Я’ помнит не события, а последнюю версию реконструкции»*

— Хочешь проверить это? — спросил он.

— Не уверена, что хочу, но, наверное, нужно.

Дэвид открыл файл с исследованиями по нейробиологии памяти:

— Есть известный эксперимент в нейронауке. Людям показывают список слов, а потом просят воспроизвести. Но в список добавляют «ложные» слова, связанные по смыслу. Например, показывают: «кровать, сон, отдых, подушка, одеяло», а потом спрашивают: «Было ли слово ‘сон’?»

— И что?

— Люди с уверенностью вспоминают слова, которых не было. Мозг «достраивает» логически связанные элементы.

Дэвид повернулся к ней:

— А теперь представь: что если вся наша жизнь — такой же эксперимент? Что если мозг постоянно «достраивает» воспоминания, делая их более логичными, связными, эмоционально окрашенными?

Эмма опустилась на стул:

— Дэв, ты разрушаешь всё, во что я верила. Сначала реальность — это числа. Потом мир рендерится по требованию. Теперь даже мои воспоминания — симуляция.

— Я не разрушаю. Я просто показываю, как это работает на самом деле.

— А как ты можешь быть уверен, что твои выводы правильные? Может быть, это тоже результат искажённой памяти или восприятия?

Дэвид замер. Этот вопрос поразил его своей точностью.

— Не знаю, — честно признался он. — Но есть способ проверить.

— Какой?

— Попробовать найти границы симуляции памяти. Воспоминания, которые невозможно «отрисовать» правильно. Противоречия. Ошибки в коде.

Он повернулся к компьютеру и открыл новый файл:

*»Эксперимент с границами памяти:

1. Найти воспоминания, которые нельзя увидеть от первого лица
2. Найти воспоминания, которые меняются при каждом обращении
3. Найти коллективные воспоминания, которые противоречат друг другу
4. Проверить самые ранние воспоминания на достоверность»*

— Эмма, — сказал он, не отрываясь от экрана. — Помнишь ли ты момент своего рождения?

— Что? Конечно, нет. Никто не помнит своё рождение.

— А почему? Это же важнейший момент жизни. Первый контакт с реальностью. Первое дыхание, первый свет, первые звуки.

— Потому что мозг младенца ещё не развит настолько, чтобы формировать долговременные воспоминания.

— Или потому, — медленно произнёс Дэвид, — что симуляция начинается не с рождения. А с того момента, когда система решает, что мы готовы её воспринимать.

Эмма почувствовала головокружение:

— Дэв, прекрати. Пожалуйста.

Но Дэвид уже не мог остановиться:

— А самое раннее воспоминание, которое у тебя есть? Сколько тебе было?

— Года три, наверное. Я помню качели в парке рядом с домом.

— А можешь вспомнить это от первого лица?

Эмма закрыла глаза, попробовала:

— Странно… нет. Только от третьего. Я вижу себя маленькую на качелях.

— А что если ранние воспоминания вообще нельзя переключить в режим первого лица? Потому что они сформированы иначе — как «файлы фильмов», а не как данные для реконструкции?

Дэвид быстро печатал:

*»Гипотеза: разные типы воспоминаний

• Ранние (3-7 лет): только 3-е лицо, как готовые ‘ролики’
• Средние (8-16 лет): можно переключать между режимами
• Поздние (17+ лет): по умолчанию 1-е лицо, легко переключаются
  Возможная причина: изменение алгоритма записи воспоминаний с возрастом»*

— Это может означать, — сказал он тихо, — что наше сознание развивается поэтапно. Как программа, которую постепенно обновляют, добавляя новые функции.

Эмма встала и быстро направилась к выходу:

— Я не могу больше это слушать.

— Эмма, подожди!

— Нет! — Она обернулась. В глазах стояли слёзы. — Сначала ты говоришь, что я — просто биологический компьютер. Потом — что мир вокруг меня ненастоящий. Теперь — что даже мои воспоминания ложные. Что от меня вообще остаётся реального?

— Я не знаю, — честно ответил Дэвид. — Но разве не лучше знать правду?

— А если правда в том, что правды нет? Что всё — иллюзия, созданная неизвестно кем и зачем?

Она ушла, хлопнув дверью. Дэвид остался один в лаборатории, окружённый мониторами с данными о природе памяти и сознания.

---

Он продолжал эксперименты в одиночестве. Проверял собственные воспоминания, анализировал их структуру, искал аномалии. И находил их всё больше.

Воспоминания детства действительно нельзя было переключить в режим первого лица. Подростковые воспоминания переключались с трудом. Недавние — легко и естественно.

Некоторые воспоминания менялись при каждом обращении. Детали появлялись и исчезали. Лица становились более или менее чёткими. Диалоги варьировались.

Самое тревожное: он находил воспоминания о событиях, которые определённо не происходили. Разговоры с людьми, которых не существовало. Места, которых не было на картах.

Мозг создаёт ложные воспоминания для заполнения пробелов.

К вечеру Дэвид понял: человеческая память — это не архив прошлого, а система активной реконструкции. Каждое воспоминание — это новая симуляция, основанная на неполных данных и дополненная воображением.

Если воспоминания ненадёжны, а восприятие обманчиво, то что можно считать реальным?

Он сидел в пустой лаборатории, глядя на экран с заметками об экспериментах. За окном догорал закат — RGB(255,165,0), RGB(255,140,0), RGB(255,69,0). Числа, которые мозг интерпретировал как красоту.

А самое страшное — подумал он. Даже этот момент, эти мысли о природе памяти — завтра станут воспоминанием. И мозг может их изменить, дополнить, исказить. Даже моё понимание того, как работает память, может оказаться ложным воспоминанием.

Дэвид открыл новый документ и начал печатать:

«Если память — это рендеринг, а восприятие — обработка чисел, то что тогда мышление? Что происходит в моей голове прямо сейчас, когда я анализирую собственные мыслительные процессы?»

Он остановился, глядя на строки. Афина анализировала внешние данные — изображения, звуки, тексты. Но могла ли она анализировать саму себя? Свои собственные процессы мышления?

«Идея: добавить Афине модуль самоанализа. Дать ей способность наблюдать за работой собственных алгоритмов. Если человеческое сознание — это способность думать о мышлении, то теоретически то же самое можно реализовать в программе.»

Он сохранил файл и выключил компьютер. Завтра он проверит эту идею. Возможно, ключ к пониманию природы сознания лежит не в анализе внешнего мира, а в способности системы наблюдать саму себя.

Пора было идти домой — если, конечно, дом существовал не только в его воспоминаниях о нём.

Вопросы множились, а ответов становилось всё меньше. Но завтра у него будет новый эксперимент. Или ответы тоже были иллюзией?