ГЛАВА 7: «ВОПРОСЫ ВЕРЫ»

Частный джет набирал высоту над Саной, оставляя позади горы Йемена. В салоне воцарилась тишина — каждый из нас переваривал события последних часов. Контейнер с резонатором стоял на столике между креслами, словно безмолвное напоминание о том, что мир может оказаться совсем не таким, каким мы его знали.

Я смотрел на этот металлический ящик и думал о дяде Томасе. Тринадцать лет он носил в себе эту тайну. Тринадцать лет знал то, что могло изменить представления миллионов людей о Боге, о человеке, о самой природе добра и зла. И теперь эта ноша легла на мои плечи.

Диана листала свой блокнот, время от времени делая записи. Адриан смотрел в иллюминатор, но по его лицу было видно, что мысли его далеко. Кардинал Санторини сидел неподвижно, сжав руки в замок.

— Альберто, — не выдержал я наконец. — Когда вы услышали, как поет этот камень… что вы почувствовали?

Кардинал медленно повернулся ко мне. В его глазах читалось внутреннее напряжение.

— Трудно описать словами, — сказал он тихо. — Это было… как эхо чего-то очень древнего. Словно во мне проснулась память, которой там не должно было быть.

— Память о чем?

— О том, кем я мог бы быть. О том, кем мы все могли бы быть. — Он помолчал. — И это пугает меня больше, чем я готов признать.

Адриан повернулся от иллюминатора.

— А меня не пугает, — сказал он спокойно. — Потому что я видел, как эта память меняла Томаса.

— В каком смысле?

— Когда мы впервые нашли те свитки в 2012 году, Томас был обычным археологом. Увлеченным, но обычным. — Адриан откинулся в кресле. — А через год он стал другим человеком.

— Как именно другим? — спросила Диана.

— Он перестал искать подтверждения тому, что знал, и начал искать истину, какой бы она ни оказалась. — Адриан посмотрел на каждого из нас. — До находки он работал в рамках принятых теорий. После — начал задавать вопросы, которые в нашей среде не принято задавать.

Кардинал нахмурился.

— И что это были за вопросы?

— Например, почему в библейской археологии так мало находок, которые бы подтверждали канонические тексты? Почему мы находим множество альтернативных версий событий, но упорно их игнорируем?

— Потому что они противоречат установленной истине, — заметил я.

— А что если установленная истина неполная? — возразил Адриан. — Томас начал изучать не только то, что сохранилось, но и то, что было утрачено. И постепенно понял, что многие «потери» были намеренными.

Диана подняла глаза от блокнота.

— Разве не естественно хотеть знать правду о своей природе?

— Для ученого — да, — ответил кардинал. — Для священника… Я посвятил жизнь служению истине, которая может оказаться ложью. Или, в лучшем случае, неполной правдой.

— А разве это не делает поиск настоящей истины еще более важным? — спросил я.

Адриан кивнул.

— Именно так рассуждал Томас. Он говорил: «Если Бог существует, Он не боится наших вопросов. Бояться должны те, кто говорит от Его имени.»

Кардинал резко повернулся к нему.

— Это очень опасные слова.

— Почему опасные? — спросил Адриан. — Разве может быть грехом стремление к истине?

— Может, если эта истина разрушает то, что держит общество вместе.

— Или освобождает его от иллюзий, — парировала Диана.

Я посмотрел на контейнер с резонатором.

— Знаете, что меня больше всего поражает? Дядя Томас всю жизнь помогал людям. Строил школы в бедных районах, организовывал медицинскую помощь, поддерживал сирот. Но в церковь не ходил.

— И что из этого следует? — спросил кардинал.

— А то, что он был более христианином, чем многие из тех, кто каждое воскресенье сидит в первых рядах.

Адриан добавил:

— Томас часто говорил, что встречал больше истинной веры среди атеистов, чем среди формальных верующих. Люди, которые не верят в Бога, но помогают ближним бескорыстно. И люди, которые ходят в церковь, но осуждают всех вокруг. Или творят добро, но всегда ждут за это благодарности, признания, воздаяния в раю.

Диана резко подняла голову:

— Так кто же праведнее? Атеист, который спасает утопающего, не думая о награде? Или христианин, который делает то же самое, рассчитывая на Божье благословение?

— Неужели вера важнее дел? — добавил я.

Кардинал болезненно поморщился, но Адриан продолжил:

— А самое циничное — система индульгенций никуда не делась. Только теперь она называется по-другому. Как удобно: исповедался — и грех прощен. Можно обманывать, предавать, даже убивать — главное, потом покаяться перед священником.

— Оплаченный рай, — тихо сказала Диана. — Церковь продает прощение, а люди покупают право грешить.

Альберто болезненно поморщился.

— Я видел таких. Благочестивые прихожане, которые после службы злословят о соседях. Богатые жертвователи, которые требуют почестей за свою щедрость. Священники…

Он замолчал.

— Что священники? — мягко подтолкнул я.

— Священники, которые проповедуют о любви к ближнему, а сами живут в роскоши, пока их паства бедствует. — Его голос стал жестче. — Я знаю кардинала, у которого коллекция произведений искусства стоит больше, чем годовой бюджет всех благотворительных программ его епархии.

— И что вы чувствовали, видя это?

— Стыд. Злость. И понимание того, что что-то в нашей системе работает неправильно.

Диана кивнула.

— В университете у меня был коллега — атеист убежденный. Но когда у его студентки случилась семейная трагедия, он полночи просидел с ней, помогал с деньгами, устраивал на работу. А священник из местной церкви сказал ей, что это «Божье испытание», и предложил помолиться.

— И кто из них был ближе к тому, чему учил Христос? — спросил я.

Адриан задумчиво добавил:

— Томас нашел в одном из апокрифических текстов интересную фразу: «По делам их узнаете их, а не по словам.» Оказывается, это было в ранних версиях Евангелий, но потом исчезло.

— Почему исчезло? — спросил кардинал.

— Потому что подрывало авторитет тех, кто говорил правильные слова, но творил неправедные дела, — ответил Адриан.

Кардинал потер лицо руками.

— Вы ставите очень неудобные вопросы.

— А разве вера не должна выдерживать неудобные вопросы? — ответила Диана. — Если то, во что мы верим, истинно, то никакие вопросы не должны его поколебать.

— Теоретически — да. Практически…

— Практически церковь предпочитает, чтобы люди не задавали лишних вопросов, — закончил я. — «Не сомневайся» на самом деле означает «не думай».

Адриан кивнул.

— Томас говорил то же самое. «Институциональная религия боится образованных верующих больше, чем неверующих.»

— Почему? — спросил кардинал.

— Потому что неверующий просто не принимает систему. А образованный верующий может ее изменить, — объяснил Адриан. — А любые изменения угрожают власти тех, кто контролирует систему.

— Это жестко, — сказал кардинал.

— Но справедливо? — спросил я.

Долгая пауза. За окном проплывали облака, а внутри самолета царила напряженная тишина.

— Да, — наконец признал Альберто. — Справедливо. И знаете, что самое страшное? Я сам участвовал в этой системе.

— Что вы имеете в виду?

— В Ватикане был молодой священник — отец Марко. Блестящий богослов, знал древние языки лучше многих профессоров. Он изучал раннехристианские тексты и нашел… несоответствия в официальной хронологии некоторых событий.

— И что случилось?

— Он пришел ко мне со своими находками. Я выслушал, сказал, что это интересно, но требует дополнительной проверки. А потом…

— А потом?

— А потом я поговорил с префектом Конгрегации. Объяснил, что молодой священник задает неудобные вопросы, которые могут смутить верующих.

Кардинал говорил все тише.

— Через месяц отца Марко перевели в отдаленную миссию в Африке. Официально — для распространения веры среди язычников. На самом деле — чтобы его исследования не увидели свет.

— И как вы себя чувствовали?

— Говорил себе, что защищаю Церковь. Что иногда приходится жертвовать малым ради большого. — Его голос дрожал. — А на самом деле я просто испугался. Испугался вопросов, на которые у меня не было ответов.

Адриан тихо сказал:

— Томас рассказывал похожие истории. Сколько исследователей поплатились карьерой за честность. Сколько открытий было похоронено, потому что они не соответствовали «правильной» картине мира.

Диана добавила:

— Но теперь у нас есть шанс это исправить.

— Исправить? — Альберто горько усмехнулся. — Я потратил тринадцать лет на то, чтобы забыть эту историю. Убедить себя, что поступил правильно.

— А теперь?

— А теперь понимаю, что отец Марко, возможно, был ближе к истине, чем все мы вместе взятые. И я его предал.

Адриан наклонился вперед.

— Альберто, я видел, как подобные сомнения терзали Томаса. Он тоже винил себя за годы молчания. Но потом понял: важно не то, сколько времени мы потеряли, а то, что мы готовы делать с оставшимся временем.

В салоне воцарилась тишина. Кардинал смотрел в иллюминатор, а я видел, как напряжены его плечи.

— Альберто, — сказал я наконец. — Может ли истинная вера существовать без честных вопросов?

Он повернулся ко мне.

— Что вы имеете в виду?

— Если Бог действительно существует, если Он действительно любит нас… разве Он не хочет, чтобы мы использовали разум, который Он нам дал? Разве поиск истины не есть форма служения Ему?

Адриан поддержал:

— Томас считал, что истинная вера требует пробуждения от той ментальной незрелости, в которой нас держат. Что пора перестать быть детьми в саду и стать теми, кем мы были созданы изначально.

— Красивые слова, — ответил кардинал. — Но что, если эта истина разрушит веру миллионов людей?

— А что если она ее укрепит? — включилась Диана. — Что если люди найдут в истине то, чего им не хватало в догмах?

— И что если они этого не найдут?

— Тогда они хотя бы будут знать правду, — ответил я. — И смогут строить свою жизнь на основе реальности, а не иллюзий.

Кардинал долго смотрел на резонатор.

— Когда я услышал, как поет этот камень, у меня было ощущение… возвращения домой. Словно я всю жизнь шел по неправильной дороге и наконец нашел верное направление.

— И что это может означать? — спросил Адриан.

— Не знаю. Возможно, то, что истина действительно существует. И она не всегда совпадает с тем, чему нас учили.

За окном начали показываться огни Дубая. Полет подходил к концу, но я чувствовал, что наш разговор только начинается.

— Альберто, — сказала Диана. — Готовы ли вы к тому, что истина может оказаться еще более радикальной, чем мы обсуждали?

— Честно? Нет. — Он посмотрел на каждого из нас. — Но готов попытаться. Потому что альтернатива — продолжать жить во лжи — кажется мне еще более страшной.

Адриан кивнул.

— Это именно то, что говорил Томас, когда принимал решение продолжить поиски. «Страшно узнать правду. Но еще страшнее всю жизнь бежать от нее.»

Самолет начал снижение. Впереди нас ждал Дубай, а затем — поиски второго резонатора. И каждый новый шаг приближал нас к истине, которая могла изменить все.

— Знаете, что я понял сегодня? — сказал я, глядя на огни города внизу. — Дядя Томас не оставил мне загадку. Он оставил мне выбор.

— Какой выбор?

— Остаться в безопасности знакомых иллюзий или рискнуть всем ради истины, какой бы она ни оказалась.

Кардинал кивнул.

— И какой выбор вы делаете?

— Тот же, что и вы. Идем до конца.

Адриан улыбнулся — первый раз за весь полет.

— Томас был бы горд вами всеми. Он всегда говорил, что истина сама найдет тех, кто готов ее принять.

Самолет коснулся полосы дубайского аэропорта. Первый этап нашего путешествия завершился, но путешествие к истине только начиналось. И каждый из нас уже понимал — пути назад не будет.