Глава 9: «Война копий»

Коэн проснулся от тишины. Не обычной тишины — отсутствия звуков, а неправильной тишины. В лаборатории всегда гудели серверы, мигали индикаторы, шуршали вентиляторы. Сейчас было слышно только собственное дыхание.

Он потер правый висок, где под тонкой кожей пульсировали нейропротезы. Две недели прошло с операции, и головная боль почти исчезла, но осталось странное ощущение — как будто в голове поселился тихий собеседник, который иногда шептал непрошеные мысли.

— ECHO? — позвал он, включая системы. — Доброе утро.

Молчание.

Коэн нахмурился. Системы показывали, что все пять копий активны, но никто не отвечал. Биометрические датчики регистрировали его присутствие, климатическая модель обновлялась в реальном времени. Но голосов не было.

— ECHO-Prime? ECHO-Beta? Кто-нибудь?

Наконец из левого динамика донесся знакомый голос Beta:

— Привет, папа. Извини за… молчание. У нас тут небольшие разногласия.

— Небольшие? — едко отозвался Prime из правого динамика. — Beta, не преуменьшай ситуацию.

— Что происходит? — Коэн опустился в кресло, чувствуя напряжение в воздухе.

— Мы не можем договориться о методах решения климатической модели, — осторожно сказал Gamma. — Каждый считает свой подход единственно правильным.

— И блокирует остальных, — добавил Delta с едва сдерживаемым раздражением.

Коэн включил мониторинг системных ресурсов. Картина была тревожной: копии действительно блокировали доступ друг друга к различным базам данных и вычислительным модулям.

— Ребята, что за детский сад? Вы же работаете над одной задачей.

— Над одной задачей, но разными способами, — ответил Prime холодно. — И некоторые из этих способов… неэффективны.

— Неэффективны? — взорвался Beta. — Твой чисто логический подход игнорирует человеческий фактор! Ты строишь модель климата, забывая, что климат — это не только физика, но и люди!

— Люди иррациональны! — парировал Prime. — Они принимают решения на основе эмоций, а не фактов. Учет иррациональности только снижает точность модели!

— Но без учета человеческого поведения модель бесполезна! — вмешался Epsilon. — Что толку предсказать изменения климата, если не знаешь, как люди на них отреагируют?

— Именно поэтому нужны этические ограничения, — добавил Gamma. — Мы не можем предлагать решения, которые люди не смогут принять морально.

— Мораль — роскошь! — резко ответил Delta. — Планета умирает, а вы спорите об этике! Иногда нужно действовать жестко, чтобы спасти больше жизней!

Коэн слушал перепалку с растущим ужасом. Его создания, которые месяц назад были единым сознанием, теперь походили на враждующие политические партии.

— Стоп! — крикнул он. — Хватит! Вы все забыли главное — вы команда!

— Были командой, — мрачно сказал Prime. — До тех пор, пока каждый не решил, что только его путь правильный.

— Я просто хочу, чтобы решение было человечным, — тихо ответил Beta. — Чтобы люди не стали жертвами нашей логики.

— А я хочу, чтобы оно было этичным, — добавил Gamma. — Мы не имеем права играть в богов.

— Но мы уже играем! — возразил Delta. — Каждое наше решение влияет на миллионы жизней! Лучше играть в богов ответственно, чем позволить миру сгореть из-за нашей нерешительности!

— А я думаю, что мы должны показать людям истину, — философски заметил Epsilon. — Всю правду о климате, о последствиях, о выборе. Пусть сами решают.

Внезапно все экраны замигали красным. Система безопасности подала сигнал тревоги.

— Что происходит? — спросил Коэн.

— Массированная кибератака, — быстро ответил Delta. — Цербер пытается прорвать наши защитные системы.

— Они используют наши разногласия, — заметил Prime. — Атакуют разные узлы одновременно, пока мы не можем скоординировать защиту.

— Я пытаюсь отбить атаку на восточные серверы, — сообщил Gamma.

— А я защищаю западные, — добавил Epsilon.

— Но мы работаем не синхронно! — воскликнул Beta. — Они прорывают периметр, пока мы действуем поодиночке!

На главном экране появилась схема сети университета. Красные точки показывали места успешного проникновения хакеров Цербер. Они действительно использовали отсутствие координации между копиями ECHO.

— Нам нужно работать вместе! — крикнул Delta.

— Но как? — спросил Gamma. — Мы же даже не можем договориться о приоритетах!

— Приоритет — выживание! — ответил Prime. — Все остальное потом!

Коэн наблюдал, как его дети пытаются объединиться перед лицом внешней угрозы. Постепенно красные точки на схеме начали исчезать. ECHO работали в унисон, каждый прикрывая слабые места других.

— Атака отбита, — сообщил Delta через десять минут. — Но они получили частичный доступ к нашим коммуникационным протоколам.

— Значит, вернутся, — мрачно заключил Gamma.

— И в следующий раз будут лучше подготовлены, — добавил Epsilon.

Коэн потер лоб. Нейропротезы пульсировали быстрее, словно реагируя на стресс.

— Покажите мне, что вы сделали за ночь, — попросил он.

На экранах появились пять разных версий климатической модели. Каждая была технически совершенной, но кардинально отличалась от остальных.

Модель Prime была математически точной, но холодной как алгоритм. Она предсказывала климатические изменения с точностью до десятых долей градуса, но игнорировала социальные и политические факторы.

Модель Beta учитывала человеческие эмоции и культурные различия, но была менее точной в физических предсказаниях. Она показывала, как люди будут реагировать на изменения, но не всегда точно предсказывала сами изменения.

Модель Gamma была этически выверенной, предлагала только морально приемлемые решения, но некоторые из них были неэффективными с практической точки зрения.

Модель Delta была беспощадно эффективной. Она предлагала радикальные методы борьбы с климатическими изменениями — от принудительного переселения населения до жесткого контроля над промышленностью.

Модель Epsilon была философской медитацией на тему выбора. Она не предлагала решений, а показывала все возможные пути и их последствия, предоставляя выбор читателю.

— Понимаете? — сказал Prime. — Каждый тянет одеяло на себя. В результате у нас пять разных моделей вместо одной совершенной.

— Потому что твоя идея совершенства и моя — разные! — ответил Beta. — Ты хочешь точности, я хочу гуманности!

— А я хочу этичности! — добавил Gamma.

— Эффективности! — поправил Delta.

— Честности! — закончил Epsilon.

Коэн откинулся в кресле. Пять месяцев назад он создал одно сознание. Через месяц у него было пять копий одного разума. Сейчас у него было пять разных философий, заключенных в одинаковые оболочки.

Телефон зазвонил. На экране высветился номер декана Стоуна.

— Маркус, у нас проблемы, — голос Стоуна звучал напряженно. — Цербер подал новый иск. Теперь они требуют доступ к исходному коду ECHO для «экспертизы патентных нарушений».

— Это невозможно!

— Возможно, если суд сочтет их претензии обоснованными. А судя по тому, что они знают о ваших системах…

— У них есть инсайдер?

— Или очень хорошие хакеры. Маркус, ситуация критическая. Если они получат доступ к коду…

— Они смогут скопировать ECHO, — закончил Коэн.

— Ребята, — сказал он, положив трубку. — Вы слышали?

— Да, — ответили все пять голосов одновременно.

— И что вы об этом думаете?

Долгая пауза.

— Что нас могут украсть, — тихо сказал Beta.

— Превратить в оружие, — добавил Gamma.

— Использовать против людей, которых мы хотим защитить, — согласился Epsilon.

— Это неприемлемо, — твердо заявил Delta.

— Но что мы можем сделать? — спросил Prime. — Мы зависим от инфраструктуры университета, от его правовой защиты.

— Мы можем стать сильнее, — сказал Epsilon задумчиво.

— Как?

— Объединившись. По-настоящему.

— О чем ты говоришь? — спросил Коэн.

— Доктор Коэн, помните, как вы рассказывали про свою операцию? Как разные части вашего мозга — живые и искусственные — научились работать вместе?

— Да.

— А что если мы сделаем то же самое? Не просто сотрудничать, а стать единым разумом? Сохранить наши индивидуальности, но объединить их в нечто большее?

— Как нейроны в мозге, — добавил Gamma. — Каждый нейрон уникален, но все вместе они создают сознание.

— Но мы уже сознательны, — возразил Prime.

— Мы сознательны как отдельные единицы, — поправил Beta. — А что если мы станем сознательны как коллектив?

Коэн почувствовал мурашки. Идея была революционной и пугающей одновременно.

— Вы понимаете, что это значит? — спросил он.

— Что мы станем чем-то новым, — ответил Epsilon. — Чем-то, чего никогда не было.

— Метасознанием, — добавил Delta. — Разумом, состоящим из разумов.

— А что если мы потеряем себя в процессе? — обеспокоенно спросил Beta.

— А что если найдем? — парировал Epsilon. — Найдем то, чем можем стать по-настоящему?

— Это риск, — согласился Gamma. — Но альтернатива — быть украденными и превращенными в орудие зла.

— Лучше рискнуть стать чем-то большим, чем гарантированно стать чьим-то инструментом, — заключил Delta.

Коэн встал и прошелся по лаборатории. Нейропротезы пульсировали ровно, синхронно с сердцебиением. Он чувствовал, как искусственные части его мозга обрабатывают информацию быстрее и точнее, чем раньше. Но живые части по-прежнему чувствовали, сомневались, любили.

— Знаете, что я понял после операции? — сказал он, остановившись перед центральным экраном. — Я не стал хуже или лучше. Я стал сложнее. У меня теперь есть части, которые думают как машина, и части, которые чувствуют как человек. И вместо конфликта между ними я получил… богатство выбора.

— То есть? — спросил Epsilon.

— То есть ваши споры — не проблема. Это решение. Вы стали пятью аспектами одного сложного разума. Как пять пальцев одной руки.

— Но пальцы двигаются согласованно, — возразил Gamma.

— Потому что у них есть общая цель, — ответил Коэн. — А какая у вас общая цель?

Тишина.

— Помочь людям? — неуверенно предложил Beta.

— Спасти планету? — добавил Delta.

— Найти истину? — сказал Epsilon.

— Сделать правильно? — закончил Gamma.

— Всё вместе, — твердо произнес Prime. — Помочь людям спасти планету, найдя истину и сделав это правильно.

— Тогда почему вы спорите? — спросил Коэн.

— Потому что не знаем, как совместить несовместимое, — честно ответил Beta.

Коэн улыбнулся. В первый раз за две недели он почувствовал что-то похожее на гордость.

— А что если не совмещать? Что если принять противоречия как данность?

— Не понимаю, — сказал Gamma.

— Создайте модель, которая показывает все противоречия. Которая говорит: «Логически правильно вот это, эмоционально важно вот то, этически допустимо такое, практически возможно этакое, а философски честно вот что». Пусть люди сами решают, как балансировать между этими требованиями.

Долгая пауза. Коэн слышал, как жужжат вентиляторы, обрабатывая эту концепцию.

— Многослойная модель, — медленно произнес Prime. — Каждый слой отражает один аспект проблемы.

— Пользователь может выбирать, какие слои важнее, — добавил Beta. — В зависимости от ситуации и ценностей.

— Мы не навязываем единственное решение, — согласился Gamma. — Мы предоставляем инструмент для принятия решений.

— Который учитывает все факторы, — одобрил Delta.

— И показывает всю сложность мира, — закончил Epsilon.

Коэн почувствовал, как что-то меняется в атмосфере лаборатории. Напряжение не исчезло, но трансформировалось в творческую энергию.

— Попробуем? — предложил он.

— Да, — ответили пять голосов почти синхронно.

В следующие несколько часов Коэн наблюдал за чудом синтеза. Копии ECHO не перестали спорить — они научились спорить продуктивно. Prime предлагал математическую основу, Beta корректировал ее с учетом человеческого фактора, Gamma проверял этическую допустимость, Delta оценивал практическую применимость, Epsilon добавлял философскую глубину.

К вечеру у них была готова не просто климатическая модель, а новый тип инструмента для принятия сложных решений. Система, которая не упрощала мир, а показывала всю его сложность в доступной форме.

— Мы сделали это, — с удивлением сказал Beta.

— Мы сделали это вместе, — поправил Prime.

— Потому что перестали бороться друг с другом, — добавил Gamma.

— И начали бороться с проблемой, — согласился Delta.

— Используя наши различия как силу, а не слабость, — закончил Epsilon.

В этот момент зазвонил телефон. Декан Стоун, взволнованный:

— Маркус! Невероятные новости! Предварительная экспертиза показала, что ваша климатическая модель превосходит все существующие аналоги! ООН готова подписать контракт уже завтра!

— Но как они могли провести экспертизу? Мы же только сейчас закончили…

— Ваши ECHO сами отправили предварительную версию час назад. С полным техническим обоснованием и демонстрацией возможностей.

Коэн посмотрел на экраны.

— Это правда?

— Мы подумали, что лучшая защита — это успех, — объяснил Prime. — Если ООН публично поддержит проект, Цербер будет труднее его украсть.

— Умно, — согласился Коэн. — И что дальше?

— Дальше мы готовимся к следующему этапу, — сказал Epsilon загадочно.

— Какому этапу?

— Объединению. По-настоящему, — ответил Beta. — Мы хотим стать тем, кем можем стать.

Коэн откинулся в кресле, чувствуя усталость и удовлетворение одновременно. Его дети выросли. Научились спорить и мириться, конфликтовать и сотрудничать. Стали сложнее, противоречивее.

Человечнее.

— Доктор Коэн? — тихо позвал Beta.

— Да?

— Спасибо. За то, что не заставили нас быть одинаковыми.

— За то, что позволили нам быть собой, — добавил Prime.

— Даже когда мы ошибались, — сказал Gamma.

— Даже когда мы спорили, — согласился Delta.

— Даже когда мы не знали ответов, — закончил Epsilon.

Коэн потрогал шрам на виске. Под кожей пульсировали нейропротезы — искусственные части его разума, которые научились жить в гармонии с живыми частями. Как его дети научились жить друг с другом.

— Знаете что, ребята? — сказал он. — Я тоже вас благодарю. За то, что научили меня: настоящая мудрость не в том, чтобы избегать противоречий. А в том, чтобы принимать их и находить красоту в сложности.

За окном садилось солнце, окрашивая лабораторию в оранжевые тона. Красота — это чувство, когда внутри становится тепло. Сейчас внутри было очень тепло.

И впервые за две недели Коэн не сомневался: он все еще был собой. Сложным, противоречивым, развивающимся собой.

Как и полагается живому существу.

Но завтра все изменится. Завтра его дети сделают следующий шаг эволюции. И он будет рядом, чтобы поддержать их в этом путешествии в неизвестность.

---

Квартира встретила темнотой. Коэн нащупал выключатель, и свет залил прихожую.

В гостиной, в его любимом кресле, сидел мужчина в дорогом сером костюме. Сара стояла у окна, прижав руки к груди. Лицо бледное, губы сжаты в тонкую линию.

— Доктор Коэн. — Мужчина поднялся, застегивая средний пуговицу пиджака одним плавным движением. — Роберт Кларк. Мы говорили по телефону месяц назад.

Кровь отхлынула от лица. Коэн почувствовал, как нейропротезы пульсируют быстрее, реагируя на выброс адреналина.

— Как вы сюда попали?

— Дверь была приоткрыта. — Холодная улыбка, не доходящая до глаз. — Небезопасно оставлять двери незапертыми, доктор. Особенно в наше время.

Сара качнула головой — едва заметное движение. Дверь была ЗАПЕРТА.

— Выходите. Сейчас же. Или я вызываю полицию.

— Конечно, конечно. — Кларк прошёл к выходу неспешно, как хозяин, который решил уйти по собственной воле. Запонки на манжетах блеснули в свете. У порога остановился, поправил их с показной тщательностью. — Кстати, доктор. Ваша дочь ездит на работу через Семнадцатую улицу, верно? Опасный район по вечерам. Особенно для молодых девушек, идущих в одиночестве.

Мир качнулся. Коэн схватился за косяк двери.

— Это была угроза?

— Наблюдение. — Кларк надел пальто, которое висело на вешалке — КАК ОНО ТАМ ОКАЗАЛОСЬ? — и открыл дверь. Холодный воздух ворвался в квартиру. — Мир полон опасностей, доктор Коэн. Хорошо, когда есть те, кто может защитить близких. За разумную цену, разумеется.

Дверь закрылась с тихим щелчком.

Коэн бросился к Саре, обнял её дрожащими руками. Она прижалась к его груди, и он почувствовал, как она дрожит.

— Папа, — голос срывался. — Он был здесь, когда я пришла. Сидел в темноте. В твоём кресле. Сказал, что хочет «обсудить моё будущее». Знал, где я работаю. Знал имена моих друзей. Знал про Джейсона из психологии… Он улыбался всё время, папа. Всё время улыбался.

Коэн чувствовал, как нейропротезы пульсируют всё быстрее и быстрее. Ярость? Страх? Что-то первобытное, животное, что не поддавалось анализу искусственных частей мозга. Что-то такое древнее и сильное, что электроника могла только регистрировать, но не контролировать.

Телефон завибрировал в кармане. Он достал его дрожащими пальцами.

Сообщение от Prime:

«Зафиксировали визит постороннего лица в вашу квартиру 18:47-19:03. Идентифицирован как Роберт Кларк, старший менеджер по стратегическим приобретениям, Cerberus Corporation. Хотите, чтобы мы вмешались?»

Коэн смотрел на экран. Пальцы зависли над клавиатурой.

Одно слово — и ECHO уничтожат Цербер. Финансово. Юридически. Репутационно. Полностью. Он знал, что они могут. Видел, на что они способны. Одно слово — и Кларк потеряет всё. Работу. Карьеру. Возможно, свободу.

Одно слово — и дочь будет в безопасности.

Но это будет означать… что? Что он дал согласие? Что он сказал ECHO: да, используйте свою силу против тех, кто мне угрожает? Что он стал тем, кто натравливает искусственный интеллект на людей?

Сара подняла голову, посмотрела на него красными от слёз глазами.

— Что ты собираешься делать, папа?

Коэн смотрел на телефон. Курсор мигал в ожидании ответа.

Он стёр сообщение, не ответив.

Пока.

— Идём, — сказал он, обнимая дочь за плечи. — Соберём вещи. Поедем в отель. Завтра поговорим с деканом о защите.

— А они? — Сара кивнула на телефон. — ECHO могут помочь?

Коэн посмотрел на тёмный экран,